Еврейский форум "ЕФ". Иудаизм и евреи

ИСТОРИЯ  НА  ИСХОДЕ   СУББОТЫ

БЕСПРОВОЛОЧНАЯ СВЯЗЬ

Круглое рыжее солнце в иллюминаторе походило на апельсин. Почти такой, как тот, что лежал перед Хаимом на столике, откинутом из спинки кресла. Моторы «Боинга» ровно шумели, путь предстоял неблизкий, от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса. Из роскошного завтрака вижницкий хасид мог позволить себе только апельсин. Все остальные блюда, невзирая на удостоверение о кошерности, доверия не внушали. 

Ну и что! – Хаим ласково поглядел на сидящую рядом жену. Эстер приготовила роскошные бутерброды, сейчас им принесут бутылочки минеральной воды, и они на славу позавтракают. 

 Эстер и Хаим поженились чуть больше года назад. В отличие от стародавних времен, когда жених впервые встречал невесту уже под хупой, свадебным балдахином, они успели повидаться целых четыре раза, прежде чем сообщили родителям о согласии. Да, вольные ветры веяли над Бруклином, подвергая  коррозии  принципы, до сих пор казавшиеся неколебимыми, точно   базальтовые  скалы. 

Впрочем, чтобы узнать человека достаточно четырех встреч. Хаим и Эстер приглянулись друг друга с первого взгляда, а, начав обсуждать проблемы, с которыми они могут столкнуться, если решат вместе создавать дом, с удивлением и радостью выяснили, что между ними нет никаких разногласий. Более того, почти по всем вопросам они придерживалась весьма схожих точек зрения.

 В таком удивительном совпадении не было замешано чудо. Родители и с той и с другой стороны провели кропотливую подготовительную работу, выяснив вкусы, привычки и взгляды претендентов и претенденток. Затем, сразу отбросив явно неподходящих, они просеяли всех остальных через мельчайшее сито и выбрали тот единственный вариант, который должен был подойти по всем параметрам.

Почти все уже было решено, кроме одного, самого главного: юноша и девушка должны были понравиться друг другу. Приязнь или неприязнь невозможно вычислить или предугадать, дело сие весьма личное, и заочно не решаемое. Хотя еще каких-нибудь пять десятилетий назад… впрочем, сегодня об этом и говорить ни к чему. Времена меняются, меняются и представления, поэтому то, что было в ходу у бабушек и дедушек, внукам не совсем подходит. Или совсем не подходит, тут уж каждый решает для себя сам. 

Пара получилась, как говорят, по велению Небес. Год, прошедший со дня свадьбы Хаим и Эстер прожили душа в душу, без размолвок и споров. По обычаю вижницких хасидов, юноша после женитьбы оставлял ешиву и уходил в мир бизнеса. Теперь он был главой семьи, которую предстояло содержать, кормить, образовывать и воспитывать. А для этого нашем неспокойном мире требуются немалые средства. 

 Отец Хаима стал потихоньку вводить его в свой бизнес. Предполагалось, что, освоив дело, Хаим отпочкуется, открыв собственную фирму. Ну, фирма это громко сказано, речь шла о расширении сети дешевых автоматических прачечных в бедных кварталах. Поездка в Лос-Анджелес была чисто деловой, и Хаиму предстояло провести в этом городе больше недели. Мысль о долгой разлуке была столь непереносимой, что супруги решили лететь вместе. 

Стюардесса принесла воду, Эстер вытащила бутерброды: крекеры с колбасой, кружочками соленых огурцов и полосками свежих помидоров. Хаим произнес благословение и с аппетитом принялся за еду. Ему нравилось все, что готовила его жена, даже самый обыкновенный бутерброд в ее руках превращался в чудо кулинарного искусства. По крайней мере, ему так казалось. 

– Почему ты не ешь? – спросил он жену, увидев, как та с легкой гримасой отвращения, отвернулась от столика. 

 – Меня что-то мутит.

– Может, апельсин?

– Нет, спасибо.

– А может? – Хаим перевел взгляд на живот жены и вопросительно поднял брови. 

Они ждали этого уже год, но Всевышний не торопился освятить их союз потомством. 

– Не знаю, – ответила Эстер. – Может быть и это. Но как-то сильно нехорошо. 

Она попыталась улыбнуться, но тут же поднесла руку ко рту, скрывая позыв на рвоту

До Лос-Анджелеса Эстер вырвало четыре раза. И когда самолет – наконец! – приземлился, Хаим повез жену прямо в больницу. У него была дорогая медицинская страховка, позволяющая не думать о расходах, и он хотел выяснить, что же творится с его любимой женой. Ему почему-то казалось, будто проверка не должна занять много времени, однако вышло совсем по-другому. Врач выслушал Эстер, покивал, сделал пометки в карточке и… началось. 

Проверка за проверкой, кабинет за кабинетом. К вечеру Хаим, вымотанный ожиданиями перед нескончаемой вереницей дверей, за которыми то и дело исчезала Эстер, решил прекратить этот марафон, и отвезти жену в гостиницу. Но не тут то было, он своими руками закрутил механизм, вырваться из-под власти которого было совсем не просто. В девять вечера ему объявили, что Эстер оставляют до завтра для завершения проверок.

– Неужели дело столь серьезно? – обеспокоено спросил Хаим старшую медсестру.

– Понятия не имею, – пожала плечами медсестра, отводя глаза в сторону. – Мы просто выполняем предписания врача. А что, почему и как он вам завтра сам объяснит.

Ночь в пустом номере тянулась бесконечно. Да что там номер, весь мир без Эстер стал для Хаима пустым, необитаемым местом. Он сидел на диванчике, осторожно поглаживая рыжую корку апельсина, который заботливая Эстер не забыла положить в сумку. Ему казалось, будто ее жизнь и его благополучие зависят от сохранности этого апельсина. 

Утром, сразу после молитвы он отправился в больницу. Эстер уже забрали на проверки, а врачи принимали только после обхода, часов в десять-одиннадцать. Время тянулось бесконечно, он ходил взад и вперед по коридору, неустанно повторяя псалмы. Но вот, наконец, вернулась Эстер. В больничной пижаме, за одну ночь похудевшая, с бледным лицом. Они только начали разговаривать, как Хаима пригласили к заведующему отделением. 

– Я не буду от вас ничего скрывать, – сказал заведующий, не успел Хаим сесть. – У вашей жены рак в последней стадии. Удивительно, как она до сих пор ничего не чувствовала. Видимо взлетная перегрузка стронула что-то с места.

– Рак? – Хаиму показалось, будто кто-то с размаху врезал ему под ложечку. За прошлую ночь ему приходили в голову всякие дурные мысли, но он решительно гнал их прочь. 

– Давайте скорее лечить, операцию, химиотерапию, что-нибудь, только скорее! – вскричал он.

Зав.отделением скорбно развел руками.

– Слишком поздно. Медицина уже бессильна. Мой совет, ничего не говорите жене, постарайтесь оставшееся время радовать ее, чем сумеете.

– Сколько, – еле выговорил Хаим. – Сколько осталось?

– Никто не может знать, – со вздохом произнес зав. отделением. – Но немного, совсем немного.

Эстер выписали. Хаим с бодрым лицом что-то соврал про временное недомогание, недостаток витаминов, отдых, здоровую пищу.

– Но я совсем не устала, – удивилась Эстер. – Да и от чего мне уставать? А питаемся мы с тобой вполне разумно.

– Пройдет, все пройдет, – отмахнулся Хаим. – Ну их, этих врачей. Им только в лапы попадись, сразу сделают из здорового человека ходячую развалину. Давай лучше покатаемся по Лос-Анджелесу.

– Давай! – согласилась Эстер. – А потом где-нибудь пообедаем. Знаешь, меня ведь сутки практически не кормили, только кровь высасывали!

 Она весело рассмеялась, совсем как прежде и Хаиму на мгновение показалось, будто разговор с зав.отделением ему просто приснился. 

К вечеру ей стало хуже. Сославшись на усталость, Эстер рано легла спать, а Хаим остался в гостиной и принялся за учение. Дождавшись полуночи, он перешел на псалмы, читая их с такой яростью, словно каждое слово наносило ущерб болезни и чем больше слов он успеет произнести, тем легче станет Эстер. 

Было уже около двух часов ночи, когда, выронив книгу, Хаим воздел руки к небу и отчаянием вскричал:

– Ребе, ребе! Услышь меня, ребе! Вымоли у Всевышнего спасения для моей Эстер!

Тишина была ему ответом. «Связь между душами, – подумал Хаим, – должна быть, как беспроволочный телеграф, для которого расстояние не играет роли. Если она есть, эта связь».

 Он зашел в туалетную комнату, ополоснул лицо холодной водой, вернулся в гостиную, поднял книгу с пола, прикоснулся губами к обложке и продолжил чтение. Его ребе был далеко, за океаном, в Эрец Исроэль. Он вспомнил величественную синагогу в Бней-Браке, похожую на Храм, вспомнил, как вместе с другими вижницкими хасидами стоял в очереди за благословением ребе, и подумал, что лучше всего было бы привести к нему Эстер. Но нет, она уже не выдержит двенадцатичасовый перелет,  понял Хаим и разрыдался. 

Зазвонил телефон. Хаим машинально посмотрел на часы. Половина третьего ночи, кто может звонить в такое время?

– Это Хаим? – спросили по-английски с тяжелым русским акцентом.

– Да, а кто спрашивает?

– Говорит раввин Ходаков, секретарь Любавического ребе из Бруклина. Ребе просил передать, чтобы завтра утром вы отправились в больницу «Гут Самаритан» отыскали там доктора Шнейдера и рассказали ему о вашей проблеме. Он вам поможет. Вы все поняли? 

– Да, – хрипло прошептал Хаим. 

– Тогда желаю удачи. 

Несколько минут он стоял ошеломленный, не в силах сдвинуться с места. Иная реальность, еще недавно казавшаяся невозможной, с каждым проходящим мгновением становилась обыденностью, простым существованием чуда.

– Кто, говорите, послал вас ко мне? – с удивлением спросил доктор Шнейдер, маленький рыжий человек, с лицом, щедро осыпанным веснушками. – Любавический ребе? В первый раз слышу! Впрочем, какая разница. Покажите анализы.

 Он взял из рук Хаима папку принялся перелистывать, то, щурясь, словно от удовольствия, то, хмуря брови. 

– Случай, конечно, запущенный, – сказал он, долистав до конца. – Но далеко не безнадежный. А где, собственно, пациентка? 

 Эту историю я слышал от самого реб Хаима, стоя на ступеньках синагоги «Бейт-Менахем» в Кфар-Хабаде. Мы отмолились послеполуденную молитву, минху, и коротали время, дожидаясь вечерней, майрива. Рыжее солнце, важно опускалось в апельсиновые рощи, окружающие Кфар-Хабад.

– Мой отец вижницкий хасид, – сказал реб Хаим. – И дед был вижницким хасидом, и прадед и прапрадед. Но когда я взмолился о помощи, меня услышал не Вижницкий ребе, а Любавический. Поэтому я стал хабадником.

– А что стало с Эстер? – спросил я.

– Помучили ее, – вздохнув, ответил реб Хаим,– ох, как помучили, но вылечили. Давно это было, почти сорок лет тому назад. У нас, слава Б-гу, пятеро детей, и уже восемь внуков. 

– А телеграф больше не включался? – нахально спросил я, но реб Хаим, казалось, не заметил бесцеремонности вопроса.

– Ребе спас не только Эстер, но и меня. С той ночи в Лос-Анджелесе моя душа навсегда связана с ним. Когда я открываю книги ребе, мне кажется, будто слышу его голос, вижу его лицо. Ребе обращается лично ко мне, и эта беспроволочная связь работает без малейших сбоев. Всю мою жизнь.