Еврейский форум "ЕФ". Иудаизм и евреи

Новый рассказ

Сёмка

Мы сидели в прокуренном кабаке, поглощая бычки и запивая ее бочковым пивом. Пиво было отвратительное, но бычки прекрасны и искупали запах, исходящий от пива и пролетариата, примостившегося за соседним столиком. С Сёмкой я познакомился на первом курсе, когда нас послали собирать хлопок в закрома Родины. Беспечный хулиган, любитель дешевого пива и высокой поэзии. Сейчас он уже давно живёт на исторической родине всех Рабиновичей и мы с ним не виделись уже лет сто, с тех самых пор. Кажется, та встреча в кабаке и была нашей последней. Мы оба собирались уезжать, он в Израиль, я в Штаты. При этом он был антисоветчиком, а я страдал от развала Союза. Проклиная Ельцина и Горбачева за то, что оставили меня без отечества нашего свободного, я, как и положено ностальгирующему юнцу, говорил о том, какую страну мы потеряли. Перескакивая с неспособности Горби удержать ситуацию на заговор национальных элит, я вспоминал, как хорошо было, когда человека судили не по его национальности, а исключительно по личным качествам. Сёмка поднял на меня свои затуманенные пивом глазища, достал носовой платок, высморкался, вытащил из кармана пачку дефицитных "Родопи", закурил, глубоко затянувшись, потом посмотрел на меня, протянул мне ту же пачку и пока я прикуривал, начал что-то говорить. В голове у меня уже порядком шумело, поэтому первую фразу я прослушал, а когда начал разбирать его словеса, то услышал следующее:

...Ты ее тоже не знаешь. Ташка жила у меня за стеной, а Галка в доме напротив. Короче, нам было лет по шесть-семь. Я выбежал во двор и увидел, как Таша налетела на Галю. Галка с перепугу ручонкой старалась запрятать за собой младшего братишку, Ванечку, тому было годика три-четыре, соответственно. Было видно, что скандал назревает нешуточный, у Таши был горячий восточный темперамент, а у Гали холодное упрямство. Я, конечно, тут же подскочил разнимать. Мама учила меня защищать девочек, но тут была проблема, обе воительницы были девочками. Я, разумеется, был на стороне Ташки, даже не зная в чём собственно дело. Таша была не просто соседкой, я вырос у нее дома, а она у меня, у нас разница в датах рождения ровно месяц, наши мамы нас по очереди кормили молоком. Нас купали в одной ванне, то у нее дома, то у меня, раньше голышом, теперь в трусиках, каждый вечер после наших боевых игр во дворе.  Моя молочная сестра с пронзительными карими глазами и пепельными кудряшками казалась мне идеалом красоты, я даже целовал ее в щечку, а она сначала закатывала якобы недовольно свои хитрющие карие очи, а потом отвечала мне таким же невинным поцелуем в нос. Любому мальчишке я бы перегрыз горло за Наташку, но сейчас ее врагом был не мальчишка. Галя была далеко не такой пацанкой-хулиганкой, как моя подруга, лучшее определение ей дала Марья Васильевна из третьего подъезда: Очень Воспитанная Девочка. Льяные волосы, холодные серые глаза, ни одного пятнышка на идеально выглаженном платье. Она не особенно любила играть с нами, плебеями, во двор выходила редко, только когда родители заставляли ее последить за братишкой, который "дышал свежим воздухом". 

  - Кто татарва? - услышал я ревущую Ташку. Ревущую не в смысле плачущую, а в смысле ревущую как тигрица. Я понял, что дело плохо. "Татарва" это обидное слово и я знал, что семью Наташи так обзывают. В этот момент я уже был в двух шагах от того, чтобы вклиниться между противоборствующими сторонами, но тут меня заметили. Увидев защитника, Таша с торжеством демонстративно повернулась ко мне, задрала нос и подбоченившись произнесла:

  - Сёмка, посмотри, эта фашистка будет меня по нации обижать!

 Конечно, я знал, что Галка была фашисткой. Во дворе все знали, что вся их семья фашисты, потому что фамилия у них Гюнтер. То есть, конечно, фашисты это не нация, нация называется "немцы", но понятно же, что немцы это фашисты. Много лет спустя я узнал от Вани, что их деда выслали из Поволжья к нам во время Войны. Дед назвал сына Владимиром, а сын своего сына Иваном ради того, чтобы меньше бросалась в глаза немецкая фамилия. Но окончательно обрусеть не удалось даже Ване, хоть он и был наполовину русским, был рубахой парнем и научился пить горькую не хуже любого русского пьяницы. А уж тем более его сестра с ее арийской педантичностью и внешностью за русскую не могла сойти даже в шестилетнем возрасте. Впрочем, даже если бы она была более русской, чем Минин и Пожарский, то сейчас для Наташи это не имело бы никакого значения. Ровно так же, как то, что татарского в самой Наташе было только любовь к чак-чаку, не имело никакого значения для Гали. Я пожал плечами и сказал примерно следующее:

  - Ташка, идем, не хватало нам драки с этой маркизой, - только день назад я услыхал новое слово "маркиза", не знал еще его значения, но звучало оно очень обидно, поэтому я ухмыльнулся самой насмешливой ухмылкой из своего арсенала. 

  - Драки не будет. - Отрезала Таша, закидывая косичку за спину. К шести годам ее косички уже отросли до попы и являли собой немалый соблазн для меня, большого любителя за них подергать. - Я ее просто убью!

Галка мужественно держалась, даже перед лицом двойной опасности. Я был известным дворовым хулиганом и задирой, хотя сейчас Ташка явно была опаснее меня. Тем не менее, Галя явно не собиралась быть жертвой. Она поджала губки и выпятила вперед грудь, это уже лет через пять я узнал, что когда она это делает, то это знак похуже, чем раскрытие капюшона у кобры, но и тогда она выглядела очень грозно. И тогда Таша пошла ва-банк.

  - Сёмка, смотри, она прячет за собой Ваньку. А чего эт вы его Ванькой назвали, а не Фрицем? Фашисты должны носить фашистские имена! 

  - Ванечку не трожь, - холодно возразила Галя и одернула слегка задравшееся от выпячивания груди платье, - это подло трогать детей. 

  - Он не ребенок, он фашистик, - резонно ответила Таша, слегка наклонив голову набок и растянувшись в улыбке. Еще бы, она нащупала слабое место своей противницы.

  - Только подлые люди трогают детей. Детей любить надо. Вот Сёмка, - обратилась ко мне Галя и я как-то сразу сдулся, - Сёмка не подлый, он детей любит. Хоть и жид.

Я не знал что такое "жид" и пропустил последнюю фразу мимо ушей. Наступила пауза. Обе девочки уставились на меня, ожидая на что я решусь. Таша была моя боевая подруга, моя молочная сестра, моя любовь в конце концов, но... Но я не мог признаться, что не люблю детей. Детей не любят только фашисты. И я ответил, повернувшись к Таше:

  - Ташенька, идет от этой маркизы, детей и правда обижать нельзя. А ей мы еще покажем, когда она без ребенка будет. 

Таша взглянула на меня с такой горечью, что я был готов провалиться на месте. Она подошла к Галке и сказала:

  - Сама ты жид, фашистка. Ковпака на тебя нет, - потом повернулась ко мне, сжала мою руку и мы зашагали домой. 

Через час, играя у нас дома в солдатики, Таша спросила меня:

  - Сёмочка, а что такое "жид"?

 Я пожал плечами и запуская шарик из катапульты, сооруженной моим старшим братом из деревянной ложки в сторону Ташкиных войск, ответил:

  - Чёрт его знает, я думал ты знаешь.

  - Не говори "чёрт", это неприлично, говори "шут", - поправила меня Наташа, перетягивая к себе катапульту, ибо наступила ее очередь стрелять.

Сёмка вздохнул, потушил сигарету и пошел за новой порцией пива. А я смотрел ему в спину и думал о том, что это любовь к поэзии приучила его раздувать из мухи слона.